Таня сама не понимала, что заставляет ее клювом выщипывать у себя перья или гоняться за Ритой Шито-Крыто, уже охрипшей от кукареканья. Недаром сглазы Зубодерихи всегда были просто убойными. Настолько убойными, что даже Поклеп Поклепыч предпочитал не связываться со своенравной преподавательницей.
Зубодериха удовлетворенно оглядела последствия своей магии и, открыв верхний ящик стола, достала томик русских поэтов серебряного века.
– Чудненько! Наконец-то есть время почитать стихи! – певуче сказала она.
Продолжая царапать нос об пол в поисках зерен, Таня поспешно припоминала заклинания, которые учила вчера вечером. Как же снимать этот куриный сглаз? Короджогло богло? Хмырюс капустис? Нет, опять не то… Сосредоточиться было ужасно трудно. Попробуй соберись с мыслями, когда приходится все время прыгать и кудахтать.
Только за пять минут до звонка Тане удалось вспомнить контрзаклинание. Даже не вспомнить, а случайно подглядеть в чьей-то тетради, которую Верка Попугаева и Гуня Гломов расклевали в клочья.
– Ливодис курекус! – крикнула Таня и, освободившись, осторожно встала. Она вся была в пыли. Кончик носа досадливо ныл.
Кроме нее, от сглаза освободились только Ванька Валялкин, Гробыня и Лиза Зализина. Остальные продолжали еще рядком сидеть на воображаемом насесте, изредка зачем-то отгрызая себе пуговицы.
Зубодериха со вздохом покосилась на часы и захлопнула томик стихов.
– Скверно! – сказала она, одной искрой исцеляя весь класс. – Очень скверно! А ведь куриное заклятие совсем слабенькое!
– Ничего себе слабенькое! – гневно фыркнула Гробыня. – Да я едва живая!
Зубодериха окинула ее оценивающим взглядом.
– Плохо, Склепова, плохо! Вы провозились почти полчаса и то еле справились с куриным заклятием. А теперь представьте, что было бы, наложи я на вас роковую порчу, которую снимать в сотни раз труднее?
– А что было бы? – пугливо спросила Лиза Зализина.
– У вас было бы всего пять минут на все про все. И больше ни одной секунды, – пояснила Зубодериха.
– А потом? – услышала Таня свой голос.
– Ты что, совсем тупая? Стало бы на одну бестолковую сиротку меньше! – встряла Гробыня. – Жаль, Гроттерша, что на тебя ее еще никто не напустил. Давно мечтаю одна пожить в комнате.
– Боишься, что кто-нибудь узнает, как ты храпишь и зовешь во сне мамочку? – поинтересовалась Таня.
Класс захохотал, а Гробыня прикусила язычок. Таня поняла, что ей удалось поставить Склепову на место. Больше она встревать не будет. Во всяком случае в ближайшее время.
Таня вопросительно посмотрела на Зубодериху. Преподавательница по сглазу одна не смеялась и очень серьезно смотрела на нее. Серьезно и озабоченно.
– Гробыня, к сожалению, права. Повторяю: речь идет о роковой порче. Самой сильной и убийственной из всех существующих. Правда, наложить ее по силам только очень сильному магу, – сказала она.
Тане почудилось, что Зубодериха произнесла эти слова с каким-то особенным выражением. Вот только с каким? Что она хотела этим сказать?
– А как защититься от роковой порчи? – спросила Таня.
– Вот это, Гроттер, мы будем проходить через несколько занятий. Но на всякий случай запомните: верный признак роковой порчи – дикая резь в животе. Ваши внутренности словно скручивает в тугой узел, – сказала Зубодериха.
Неожиданно Дуся Пупсикова громко ойкнула и схватилась за живот.
– Как у меня! Мне больно! У меня резь! – пожаловалась она.
– Ты хочешь сказать, что на тебя наложили роковую порчу? – нахмурилась Зубодериха. – Терпеть не могу глупых шуток!
– Это не шутка… Я, кажется, свое кольцо склевала, когда была курицей… И теперь у меня резь. Что мне делать? – простонала Дуся.
Перед вечерней тренировкой Таня разыскала Ваньку Валялкина. Она нашла его в кабинете у Тарараха, самого лучшего (а некоторые злопыхатели добавляли: «и единственного») в мире преподавателя ветеринарной магии.
Тарарах и Ванька Валялкин занимались делом далеко не самым приятным: вытаскивали занозу из ноги у сатира. Козлоногий сатир, один из строителей Тибидохса, то жалобно блеял, то начинал выкрикивать что-то на древнегреческом языке. Похоже, ругался. Когда ему становилось особенно больно, он пытался лягнуть Ваньку Валялкина здоровым копытом. Однако Тарарах держал его крепко, и сатиру было никак не вырваться из его здоровенных ручищ.
Наконец, заноза была извлечена и нога обработана. Сатир, прихрамывая, удалился, вместо благодарности сильно боднув рогами дверь. Ванька Валялкин и Тарарах с облегчением перевели дух.
– Ну и фрукт попался! Слабонервный. Чуть все тут не разнес. Только за занозу берешься, сразу лягаться начинает, – сказал Ванька.
– Разве ветеринарная магия занимается сатирами? – спросила Таня.
Тарарах почесал ручищей мохнатую грудь.
– А шут его знает, занимается или нет. Тут запутанный вопрос. Он, конечно, разумный, но все-таки, если разобраться, козел, – произнес он.
– Точно! Тут как дело было: сатир вначале к Ягге пошел в магпункт, а она ему говорит: если бы у тебя заноза в руке была, я бы вытащила. А нога у тебя козлиная, так что отправляйся ты, родной, к Тарараху… На самом деле, она, наверное, сообразила, что ей такую орясину не удержать. Зато Тарарах кого угодно удержит, хоть лошадь, – добавил Ванька.
Тарарах польщенно хмыкнул. Он, и правда, был такой широкоплечий, что казалось, в ширину он больше, чем в длину. Нижняя челюсть у него была тяжеленная, как у всех питекантропов, лоб низкий, а длинные волосы такие всклокоченные, будто их не расчесывали уже сотню лет. Его любимой историей была история о том, как он стал бессмертным. Он повторял ее так часто, что весь Тибидохс знал ее уже наизусть.