Таня Гроттер и Исчезающий Этаж - Страница 21

«Если он не бросит своих привычек, то дракон противника не долго останется голодным», – подумала Таня.

Неожиданно в коридоре послышались голоса, и в комнату, размахивая руками, вбежал дядя Герман. За ним румяным колобком катилась озабоченная тетя Нинель. Таня поспешно спрятала письмо.

– Да что же это такое? Ты меня до инфаркта хочешь довести? – плаксиво крикнул самый добрый депутат. – Разве ты забыла, что через двадцать минут приезжает телевидение?

Тетя Нинель окинула Таню критическим взглядом.

– Тебе надо переодеться. Возьмешь что-нибудь из вещей Пипочки, – велела она.

Дурневы ничего не жалели для Пипы, а Таню всегда одевали просто кошмарно – в ношеное старье, которым торговала фирма Германа Дурнева «Носки сэконд-хэнд». При этом почему-то всегда получалось так, что Тане доставалось либо то, во что невозможно было влезть, либо вещи, явно предназначенные для гиппопотамов. В первом случае тетя Нинель говорила: «Не ври, тебе это не мало!», а во втором: «Детям всегда покупают на вырост!»

Едва Таня закончила переодеваться, как два коротких звонка в дверь сообщили о приезде телевизионщиков. Перестав толкаться, Таня с Пипой осторожно приоткрыли дверь и выглянули в коридор. Дядя Герман поспешно натягивал на лицо свое самое ласковое выражение и здоровался за руку с ведущим – низеньким, крепеньким человечком в круглых очках и длинными волосами до плеч. Это и был Николай Шмыгликов – популярный ведущий «Семейных встреч». За спиной у ведущего маячила его свита: бородатый оператор с камерой, звукооператор и гример.

– Д-зебрый день! – кокетливо причмокивая, приветствовал Шмыгликов дядю Германа. – Над-зеюсь, мы не опод-зяли? На вашей Рюблевке такие пррь-обки!

– Ничего страшного… Вы почти вовремя! – сказал дядя Герман.

Телевизионщики деловито прошли по квартире.

– Снимать будем здесь… Все поместятся, и свет естественный! – решил бородатый оператор, кивая на большой диван, на котором Таня недавно читала письмо Баб-Ягуна.

– Хород-зе, я согласен. Только сюда нужно принед-зсти стол. И еще какой-нибудь д-зветок в горзд-ке. Мне нужно где-нибудь спрятать бумад-зку с моими вопрёсами, – томно сказал ведущий.

Дядя Герман поспешно закивал.

– Нинеличка, принеси, пожалуйста, два цветка! Я свою бумажку с ответами тоже спрячу! – попросил он.

– Вот этого не надо! Все должно быть ед-зтественно! Вы же у себя дома! – запротестовал Шмыгликов.

Пока оператор, руководимый тетей Нинелью, перетаскивал стол и приносил цветы, знаменитый ведущий плюхнулся в кресло и надул щеки. Гример тотчас запорхал вокруг с кисточками и пудреницей.

Тем временем дядя Герман извлек откуда-то вазочку с ирисками и поставил ее на стол рядом с Таней.

– Попробуй только сболтнуть что-нибудь лишнее! Сиди и ешь конфеты! И не вздумай выпускать таксу! – вполголоса прошипел он.

– А они не отравленные? – не удержалась Таня.

– Я с тобой после поговорю, – дядя Герман слегка позеленел и заулыбался так ласково, что Тане просто стало жутко.

Вскоре началась съемка. Таня сидела с таксой на коленях и жевала ириски, как ей велели. Ириски были не отравленные, но зато такие липкие, что она и рта не могла открыть: зубы зацементировались насмерть. Так вот в чем состояло коварство дяди Германа!

– Д-зравствуйте, д-зорогие телед-зрители! – ослепительно улыбаясь, затараторил Шмыгликов. – Мы находимся в гостях у видного политика, прод-зцветающего бид-знесмена депутата Германа Никитича Дурнева и его д-замечательной семьи. Герман Никитич, не представите нам ваших домочад-зцев?

Дядя Герман начал многословно представлять Пипу и тетю Нинель. Таня особенно не вслушивалась в его слова, но вздрогнула, когда он неожиданно произнес ее имя.

– А это Таня Гроттер! Сиротка, которая живет у нас вот уже десять лет… Очень сложный ребенок! Нам подбросили ее, ха-ха, в футляре от контрабаса… – сказал дядя Герман.

Бородатый оператор мгновенно направил на Таню объектив своей камеры.

– Д-зя? Ее род-зители были муд-зыканты? – оживился Шмыгликов.

– Да где им! Наверняка нашли футляр на помойке! – фыркнула тетя Нинель, но тотчас, спохватившись, быстро добавила: – Но все равно мы любим эту девочку как родную. А с моей дочерью Пипой они вообще лучшие подруги.

Услышав такое, Пипа яростно чихнула. Таня же, чьи зубы все еще были склеены предательской ириской, смогла только протестующе замычать.

Ведущий осторожно выдвинул из-за цветка бумажку.

– Что это д-зя чудная сябака в руках у вашей водз-питанницы? – спросил он, благоразумно не пытаясь погладить таксу.

– Это Полтора Километра! – сказал дядя Герман.

– Какое оригинальное имя! – восхитился Шмыгликов. – Я внимательно ц-ледил за вашей предвыборной комп-янией. Это было так необыд-цно. А где сейчас ваши крёлики?

Дядя Герман замялся.

– Они за городом… Мы их часто навещаем! Герману очень тяжело без своих пушистиков, но он старается, – пришла ему на выручку тетя Нинель.

Внезапно такса, давно дожидавшаяся подходящего случая, ловко перескочила с Таниных колен на стол и схватила зубами страницы с вопросами ведущего. Это была ее любимая игра: держать что-нибудь в зубах и не отдавать.

– Мой текст! Она его вд-зяла! – жалобно воскликнул Шмыгликов.

– Это чужая бумажка! Нельзя ее брать! Отдай папочке! – приказал дядя Герман, энергично пытаясь отвоевать у таксы листки.

Это была уже серьезная ошибка. Если бы дядя Герман сделал вид, что бумажки никому не нужны, такса сама отпустила бы их через минуту. Теперь же Полтора Километра намертво сомкнула челюсти. Она собиралась сражаться до конца, и тетя Нинель это верно уловила.