Недолеченная Дама окончательно пришла в себя и кокетливо поправила шляпку с розочками.
– Вот и чудненько… – томно сказала она. – Раз я жива, значит, смогу рассказать, как однажды подавилась костью. Уверена, это будет поучительный рассказ. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вдобавок, я вся покрылась сыпью размером с кулак. Доктор, когда меня увидел, умер от ужаса. Я потом была у него на похоронах…
Таня поспешно заткнула пальцами уши, а поручик Ржевский с истошным воплем вновь втянулся в чемодан.
Утром одиннадцатого января, в первый день третьей четверти, когда Таня поспешно собирала сумку, в открытую форточку влетел окоченевший от мороза купидончик.
На колени к Тане упало письмо. Она осторожно распечатала конверт. Внутри был плотный шершавый лист, исписанный острыми, как горные пики, буквами. Буквы то вспыхивали, то гасли, то начинали суетливо перебегать с места на место. Ничего невозможно было разобрать.
Таня подумала, что эти энергичные зигзаги очень мало походят на круглый, со множеством кокетливых завитушек почерк Сарданапала.
«Ничего не понимаю. От кого это?» – растерялась она.
В тот же миг буквы перестали прыгать, и посреди листа отчетливо проступило:
...«Внимание! Письмо зашифровано магическим шифром. Если ты Таня Гроттер, приложи к нему свое кольцо! Если нет, лучше не прикасайся к нему! Будут неприятности!»
«Таня Гроттер – это, кажется, я. Значит, можно рискнуть», – с некоторым сомнением подумала девочка и осторожно приложила к письму перстень дедушки Феофила.
Буквы вновь задвигались, перетасовались и сложились в предложения:
...«Здравствуй, Таня!
Академик Сарданапал очень занят, поэтому тебе пишу я.
Ремонт еще не совсем закончен. Отстроено только три из пяти башен, но мы решили, что ученики уже могут вернуться в Тибидохс. Последние дни в мире у лопухоидов слишком часто используется магия, и это возмутительно. Виновных ждут взыскания, поэтому они уже сейчас могут сделать соответствующие выводы…
Просьба захватить с собой Гробыню. У нее что-то с пылесосом, и она не может добраться сама.
Адрес Гробыни: город Звенигород, Сиреневая улица, дом 5. Это личная просьба профессора Клоппа. Вылететь тебе лучше, не откладывая. Я сняла заклятие с твоего нового смычка.
Все ученики должны быть в Тибидохсе не позднее сегодняшнего вечера. Завтра начинаются занятия, и никаких поблажек пропустившим не будет.
В полете соблюдайте осторожность.
Когда Таня дочитала письмо, подпись Медузии вдруг вытянулась и приобрела очертания ее строгого греческого профиля.
Таня сорвалась с места. Сидеть больше она просто не могла. Ей казалось, что в груди у нее, раскачивая массивным языком, призывно загудел огромный вечевой колокол. В Тибидохс! В Тибидохс! Наконец-то! Даже то, что ей придется везти с собой противную Гробыню, не могло испортить настроения.
Она выскочила в коридор. Пипа, уже совсем готовая, давила перед зеркалом прыщи. Дядя Герман, музыкально булькая, полоскал в ванной горло. Тетя Нинель, собиравшаяся провожать их в школу, шумно допивала на кухне чай. Схватив куртку и ботинки, Таня метнулась назад в комнату. Здесь она в одну минуту оделась и выдвинула из-под дивана футляр с контрабасом и чемодан с призраками.
Ничего не забыла? Ах да!
Она торопливо кинулась в спальню и сдернула с окна шторы. Сворачивать их времени уже не было, и девочка попросту набросила их сверху контрабаса.
Вспрыгнув на подоконник, Таня потянула шпингалет, щелкнувший как затвор винтовки, и рванула на себя тяжеленную раму. В комнату, опрокидывая цветочные горшки и раскачивая висящие на стенах гавайские циновочки тети Нинели, ворвался свежий морозный ветер.
Таня уже сидела на контрабасе, когда дверь распахнулась. Пипа просунула из коридора голову и завизжала.
– Папуля, мамуля, она у окна! Улетает на Черных Шторах! – истошно закричала Пипа, не замечая под шторами контрабаса.
В комнату вбежали дядя Герман и тетя Нинель.
– А ну стой, гадкая девчонка! Герман, она хочет выброситься из окна, чтобы у тебя были неприятности на службе! – закричала тетя Нинель.
Опрокидывая стулья, самый добрый депутат метнулся к Тане. Таня взмахнула рукой. Смычок послушно прыгнул ей в ладонь.
– Торопыгус угорелус!
Перстень выбросил зеленую искру, а уже в следующий миг контрабас рванулся вперед. Дядя Герман успел ухватиться рукой за раздувавшиеся Черные Шторы и стал тянуть Таню к себе.
– Скорее, Нинель, помоги мне! – кричал он.
Тетя Нинель бросилась на подмогу, но тут свободный конец штор приподнялся и щелкнул самого доброго депутата по носу.
Дядя Герман пугливо ойкнул и отскочил, держась за нос. Контрабас вырвался на улицу. Дурневы пораженно застыли у окна, провожая взглядами крошечную точку.
– Вот она – черная неблагодарность! Я так и знала, что от этой девчонки не стоит ждать ничего хорошего! – с чувством произнесла тетя Нинель.
– Я же говорила, что из-за нее мне клей сам на голову вылился, а вы не верили! – пискнула Пипа.
Дядя Герман тоже хотел произнести нечто фундаментальное, но все величественные мысли, подходящие к случаю, у него как-то порастерялись. Дурнев вздохнул, захлопнул раму и совершенно буднично произнес:
– Ну и ладно… Нам же лучше! Нинеличка, поищи, пожалуйста, мой красивый синий шарфик. Я хочу быть нарядным. Мне сегодня выступать в Большом театре перед балеринами.
Пригнувшись к контрабасу, Таня мчалась над городом. Черные Шторы, по милости которых она едва не была схвачена дядей Германом, теперь оказались даже полезны: они придерживали чемодан с привидениями и футляр от контрабаса. Иногда Таня доставала из кармана письмо Медузии, превратившееся в подробную карту. На этой карте Москва была размером с большое яблоко, а контрабас обозначался крошечной стрелкой.